Это мои записные книжки, которые я начал вести во время службы в армии, а точней, на Тихоокеанском флоте. Сорок лет катались они со мной по городам и весям, я почти никому их не показывал, продолжая записывать "для памяти" то, что мне казалось интересным, и относился к ним как к рабочему инструменту. Что же касается моих флотских дневников, вообще не понимаю, почему я в свое время их не уничтожил. Конечно, они не содержали секретных сведений. Но тот, кто жил в советское время, может представить, куда бы укатились мои мечты о режиссуре, попадись это записки на глаза какому-нибудь дяденьке со Старой площади или тётеньке из парткома "Мосфильма". Потому и прятал я дневники все эти годы. Но прошло время. И с такой скоростью, таким калейдоскопическим вихрем изменился ландшафт внешней и внутренней нашей жизни, что мне показалось — эти записи, сделанные то карандашом, то авторучкой, то в одном конце страны, то в другом, становятся определенным документом осознания времени, истории,...
Eto moi zapisnye knizhki, kotorye ja nachal vesti vo vremja sluzhby v armii, a tochnej, na Tikhookeanskom flote. Sorok let katalis oni so mnoj po gorodam i vesjam, ja pochti nikomu ikh ne pokazyval, prodolzhaja zapisyvat "dlja pamjati" to, chto mne kazalos interesnym, i otnosilsja k nim kak k rabochemu instrumentu. Chto zhe kasaetsja moikh flotskikh dnevnikov, voobsche ne ponimaju, pochemu ja v svoe vremja ikh ne unichtozhil. Konechno, oni ne soderzhali sekretnykh svedenij. No tot, kto zhil v sovetskoe vremja, mozhet predstavit, kuda by ukatilis moi mechty o rezhissure, popadis eto zapiski na glaza kakomu-nibud djadenke so Staroj ploschadi ili tjotenke iz partkoma "Mosfilma". Potomu i prjatal ja dnevniki vse eti gody. No proshlo vremja. I s takoj skorostju, takim kalejdoskopicheskim vikhrem izmenilsja landshaft vneshnej i vnutrennej nashej zhizni, chto mne pokazalos — eti zapisi, sdelannye to karandashom, to avtoruchkoj, to v odnom kontse strany, to v drugom, stanovjatsja opredelennym dokumentom osoznanija vremeni, istorii,...
