Я не скажу, что мне что-то такое концептуальное нравится в "Анне Карениной". Я просто выдумал что-то такое, о чем можно было бы с журналистами говорить, просто выдумал: "Да, вот это трагедия гипертрофированной совести в наше бессовестное время"... И это тоже есть в романе, но это не является концепцией и быть ею не может. Там все намного значительнее и сложнее, чем больная совесть Анны. Когда мы работали над картиной, я все время думал, как бы не попасть в створ дешевых доказываний, которые понятны всем и без меня, и без Толстого, без наличия произведения и без его экранизации. Всем же понятно, что лучше жить с совестью, нежели без совести, что жизнь без совести доводит черт знает до чего, что совесть является первым признаком существования Бога в человеке, поскольку, когда делаешь что-то нехорошее и тебя никто при этом не видит, тебя все равно что-то начинает мучить. Эти вещи понятны и без меня. Непонятно только одно, то, как гениально это написано Толстым.
Ja ne skazhu, chto mne chto-to takoe kontseptualnoe nravitsja v "Anne Kareninoj". Ja prosto vydumal chto-to takoe, o chem mozhno bylo by s zhurnalistami govorit, prosto vydumal: "Da, vot eto tragedija gipertrofirovannoj sovesti v nashe bessovestnoe vremja"... I eto tozhe est v romane, no eto ne javljaetsja kontseptsiej i byt eju ne mozhet. Tam vse namnogo znachitelnee i slozhnee, chem bolnaja sovest Anny. Kogda my rabotali nad kartinoj, ja vse vremja dumal, kak by ne popast v stvor deshevykh dokazyvanij, kotorye ponjatny vsem i bez menja, i bez Tolstogo, bez nalichija proizvedenija i bez ego ekranizatsii. Vsem zhe ponjatno, chto luchshe zhit s sovestju, nezheli bez sovesti, chto zhizn bez sovesti dovodit chert znaet do chego, chto sovest javljaetsja pervym priznakom suschestvovanija Boga v cheloveke, poskolku, kogda delaesh chto-to nekhoroshee i tebja nikto pri etom ne vidit, tebja vse ravno chto-to nachinaet muchit. Eti veschi ponjatny i bez menja. Neponjatno tolko odno, to, kak genialno eto napisano Tolstym.
