"В 23 года я встретился с кем-то вроде белого единорога. Несущего, как говорят нам рассказы о нем, гибель любому, кто попадется ему навстречу. Всем, кроме чистой девы, которая одна может его укротить и сделать ручным. Удушаемая смрадом эпохи, испачканная ее кровью Ахматова, если продолжать метафору, была одновременно единорогом и его укротительницей. "Пары себе не имеет, живет 532 года, - говорят про него старинные книги. - А старый зверь без рога бывает не силен, сиротеет и умирает". Такую картину я застал, такой я Ахматову сейчас вижу... Наблюдение царя Давида над отпущенными нам 70-80 годами жизни, что они по большей части труд и болезнь, ибо мы унижены, довольно заурядное, таких полно у Екклезиаста. Но человек, сказавший это, как сумасшедший скакал, плясал и пел вокруг "ковчега Завета". Вызывая раздражение и неприязнь наблюдателей, не видевших основания для радости в мире, где царят труд и болезнь... Над жестокой судьбой Ахматовой, надо всем, что мы привыкли выдавать за...
"V 23 goda ja vstretilsja s kem-to vrode belogo edinoroga. Nesuschego, kak govorjat nam rasskazy o nem, gibel ljubomu, kto popadetsja emu navstrechu. Vsem, krome chistoj devy, kotoraja odna mozhet ego ukrotit i sdelat ruchnym. Udushaemaja smradom epokhi, ispachkannaja ee krovju Akhmatova, esli prodolzhat metaforu, byla odnovremenno edinorogom i ego ukrotitelnitsej. "Pary sebe ne imeet, zhivet 532 goda, - govorjat pro nego starinnye knigi. - A staryj zver bez roga byvaet ne silen, siroteet i umiraet". Takuju kartinu ja zastal, takoj ja Akhmatovu sejchas vizhu... Nabljudenie tsarja Davida nad otpuschennymi nam 70-80 godami zhizni, chto oni po bolshej chasti trud i bolezn, ibo my unizheny, dovolno zaurjadnoe, takikh polno u Ekkleziasta. No chelovek, skazavshij eto, kak sumasshedshij skakal, pljasal i pel vokrug "kovchega Zaveta". Vyzyvaja razdrazhenie i neprijazn nabljudatelej, ne videvshikh osnovanija dlja radosti v mire, gde tsarjat trud i bolezn... Nad zhestokoj sudboj Akhmatovoj, nado vsem, chto my privykli vydavat za...
