"Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина" - библейская цитата, удивительно точно передающая "верхний", "сюжетный" слой романа Ясунари Кавабаты "Тысячекрылый журавль". История о нервном, рефлексирующем молодом человеке Кикудзи, которому одна из любовниц покойного отца навязчиво пытается заменить мать и сосватать невесту, другая зачем-то заводит с ним роман, а он влюбляется в ее дочь, испытывающую, в свою очередь, к нему сложные и неоднозначные чувства, в исполнении западного автора изрядно отдавала бы комедией, но Кавабата был японцем, а потому его пронизанный национальной символикой (в которой сквозные образы журавля и чайной церемонии лишь наиболее очевидны) и многочисленными аллюзиями и отсылками к шедеврам хэйанской и самурайской эпохи роман был и остается одним из самых блестящих, аристократически изысканных и неоднозначных произведений прошедшего столетия.
Переводчик: Рахим З.
"Ottsy eli kislyj vinograd, a u detej na zubakh oskomina" - biblejskaja tsitata, udivitelno tochno peredajuschaja "verkhnij", "sjuzhetnyj" sloj romana Jasunari Kavabaty "Tysjachekrylyj zhuravl". Istorija o nervnom, refleksirujuschem molodom cheloveke Kikudzi, kotoromu odna iz ljubovnits pokojnogo ottsa navjazchivo pytaetsja zamenit mat i sosvatat nevestu, drugaja zachem-to zavodit s nim roman, a on vljubljaetsja v ee doch, ispytyvajuschuju, v svoju ochered, k nemu slozhnye i neodnoznachnye chuvstva, v ispolnenii zapadnogo avtora izrjadno otdavala by komediej, no Kavabata byl japontsem, a potomu ego pronizannyj natsionalnoj simvolikoj (v kotoroj skvoznye obrazy zhuravlja i chajnoj tseremonii lish naibolee ochevidny) i mnogochislennymi alljuzijami i otsylkami k shedevram khejanskoj i samurajskoj epokhi roman byl i ostaetsja odnim iz samykh blestjaschikh, aristokraticheski izyskannykh i neodnoznachnykh proizvedenij proshedshego stoletija.
Perevodchik: Rakhim Z.
