Лауреат премии "Ясная поляна", Современная русская литература 2023 года.
Роман "Муравьиный бог: реквием" - пронзительное слово о детстве, оставшемся без защиты разумных взрослых. Ребёнок - принц лета и солнца, бог котов и букашек - оказывается обвиняемым на суде человеческой старости.
Тёплая, смешная история мальчика и бабушки из "Небесного почтальона Феди Булкина" раскрывается иначе. Язык романа восходит к Заболоцкому и Введенскому, дух - к Фёдору Сологубу и Леониду Андрееву.
Саша Николаенко - писатель, художник, автор романов "Небесный почтальон Федя Булкин", "Убить Бобрыкина" ("Русский Букер"), сборника "Жили люди как всегда".
Моя книга о личной ответственности каждого: сильного - за жизнь слабого, старого - за жизнь малого, человека - за человека.
О детских следах в траве, несущих гибель её обитателям. О почти божественной власти человека над планетой Земля - "почти", потому что не мы её создали.
Это ещё одна попытка сказать "нет" миру, где уверенность в своей правоте и затрещина вместо жалости ведут в бездну. (Саша Николаенко)
Когда дерево растёт, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жёстко, оно умирает. Чёрствость и сила - спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. (Из Лао-Цзы)
РЕЦЕНЗИЯ
Теодицея - оправдание Бога - это философская проблема, на базе которой строится роман Саши Николаенко. Как совместить существование зла и представление о всемогущем и всеблагом Творце? Да никак! Не будет в этой книге, написанной изящным белым стихом, никакого оправдания ни Богу - Творцу вселенной, в которой властвует ад и смерть, ни человеку - "муравьиному богу", который реализует свое богоподобие в том, чтобы стать палачом для муравьев, кошек, собак и своих близких.
"Муравьиный бог" - это не столько реквием, сколько гимн безысходности. Принять эту книгу как исповедь отчаявшегося сердца, как плод авторского личного опыта - нелегкое испытание для души. Гораздо проще погрузиться в его глубину, вооружившись знанием литературного и философского контекста.
Сложные вопросы богу задает мальчик Петя, которого всячески тиранит сумасшедшая бабушка. Сюжет, очевидно, опирается на бестселлер Павла Санаева "Похороните меня за плинтусом". Только у Николаенко все намного страшнее: мама и папа умерли, так что Петя самая настоящая круглая сирота, и некому спасти его от страшной любви-ненависти своей бабки. Голос бабы Веры невозможно перепутать - это же Нина Антоновна, ужасная бабушки из той же книги Санаева: та же изобретательность в произнесении проклятий, та же неистощимость в ненависти.
А еще "Муравьиный бог" - это своеобразный негатив романа Саши Николаенко "Небесный почтальон Федя Булкин", в котором юный герой, как и герой "Муравьиного бога", вопрошает Творца о смысле страданий.
В романе изображен самый настоящий ад, но его образ построен на литературных реминисценциях и очень хорошо нам знаком. Можно сказать, что это окультуренное, "прирученное" отчаяние Серебряного века, а значит в нем уже можно жить, сохраняя себя.
Юный герой романа созерцает ад природы, в котором обреченные на смерть существа поедают друг друга как бы глазами Николая Заболоцкого, прозревает в мире "злого бога", "бессильного Христа" как бы сквозь призму прозы Алексея Ремизова, Леонида Андреева, и мыслит с оглядкой на весь философский контекст русского религиозного Ренессанса начала XX века с его имморализмом и опасными играми в человекобога, размышляет о всеобщем воскрешении мертвых так, как будто прочел труды Николая Федорова.
Вообще Петя - это персонаж весьма условный, не столько ребенок, сколько философ, пытающийся выжить в абсурдном мире.
В результате получилась вещь неординарная, неровная, построенная на контрастах: по форме - гимн, по смыслу - проклятие. Книга как целое кажется крепкой конструкцией из литературных и философских реминисценций, а внутри текста есть очевидные структурные сбои - неуместные повторы, длинноты, пробуксовывание смысла, работа на инерции стиля. Да, даже белый стих может быть инерционным.
Есть и ярчайшие моменты, потрясающие образностью, концептуальной наполненностью и глубиной: чучело, распятое на кресте, олицетворяющее собой бессильного Бога, рукотворные Помпеи для муравейника, который сжигает мальчик Петя, чтобы почувствовать свою власть и богоподобие, светлая девочка Саша, у который в лучах заходящего солнца загорается нимб над головой.
Но главный контраст - между искренностью и сделанностью. В книге есть и то, и другое: и плач о погибающем мире, и сконструированные схемы. Все предзадано: если яблоко, то червивое, если мама, то мертвая, если герой нашел птенчика, то его съест кот. Кот тоже умрет. И собака умрет, и хозяйка их умрет, а лето кончится. Фамилия Пети, конечно, Преображенский, вдруг мы не догадаемся, что именно преображения не хватает этому миру? Ну, а бабушку зовут Вера, что тоже вполне символически.
Нас настойчиво подводят к выводу: жизнь - это ад, сотворенный вселенским палачом. Ее невероятная красота, избыточная щедрость, обещание счастья - всего лишь приманка для простаковых, наподобие манки, которую баба Вера скармливает муравьям. Манка набухнет и разорвет их изнутри.
Остается лишь "почтительно возвратить билет", присоединившись к бунту Ивана Карамазова. Так и сделает дед Петруши - парализованный живой покойник, который от безысходности стучит кулаком в стену и кричит непечатное слово. Он совершит самоубийство - и этот поступок в образной системе романа выглядит как единственно достойный ответ на тотальное унижение, которым подвергается несчастный человек.
И снова аллюзия: светлая девочка Саша в конце романа умирает мучительной и страшной смертью от укуса бешеной собаки, в отчаянии и ненависти к мирозданию. Как тут не вспомнить затравленного псами малыша из притчи Ивана Карамазова?
После смерти Саши нельзя не признать: Петя, отвергающий "муравьиного бога" - прав. Но в самой однозначности этого вывода мне видится главный художественный изъян книги. Можно всерьез спросить: благ ли Бог? или он жесток? И ожидать окончательного ответа. Но нельзя этот ответ получить, находясь в рамках изящной словесности.
Муравьиному богу нет оправдания, но настоящий Бог не оправдывается перед Иовом. Он являет ему Себя в блеске творческой славы, снимая тем самым все вопросы.
Екатерина Иванова "Оправдание муравьиного бога"
выпускница Школы критики имени В.Я. Курбатова
Laureat premii "Jasnaja poljana", Sovremennaja russkaja literatura 2023 goda.
Roman "Muravinyj bog: rekviem" - pronzitelnoe slovo o detstve, ostavshemsja bez zaschity razumnykh vzroslykh. Rebjonok - prints leta i solntsa, bog kotov i bukashek - okazyvaetsja obvinjaemym na sude chelovecheskoj starosti.
Tjoplaja, smeshnaja istorija malchika i babushki iz "Nebesnogo pochtalona Fedi Bulkina" raskryvaetsja inache. Jazyk romana voskhodit k Zabolotskomu i Vvedenskomu, dukh - k Fjodoru Sologubu i Leonidu Andreevu.
Sasha Nikolaenko - pisatel, khudozhnik, avtor romanov "Nebesnyj pochtalon Fedja Bulkin", "Ubit Bobrykina" ("Russkij Buker"), sbornika "Zhili ljudi kak vsegda".
Moja kniga o lichnoj otvetstvennosti kazhdogo: silnogo - za zhizn slabogo, starogo - za zhizn malogo, cheloveka - za cheloveka.
O detskikh sledakh v trave, nesuschikh gibel ejo obitateljam. O pochti bozhestvennoj vlasti cheloveka nad planetoj Zemlja - "pochti", potomu chto ne my ejo sozdali.
Eto eschjo odna popytka skazat "net" miru, gde uverennost v svoej pravote i zatreschina vmesto zhalosti vedut v bezdnu. (Sasha Nikolaenko)
Kogda derevo rastjot, ono nezhno i gibko, a kogda ono sukho i zhjostko, ono umiraet. Chjorstvost i sila - sputniki smerti, gibkost i slabost vyrazhajut svezhest bytija. (Iz Lao-Tszy)
RETSENZIJa
Teoditseja - opravdanie Boga - eto filosofskaja problema, na baze kotoroj stroitsja roman Sashi Nikolaenko. Kak sovmestit suschestvovanie zla i predstavlenie o vsemoguschem i vseblagom Tvortse? Da nikak! Ne budet v etoj knige, napisannoj izjaschnym belym stikhom, nikakogo opravdanija ni Bogu - Tvortsu vselennoj, v kotoroj vlastvuet ad i smert, ni cheloveku - "muravinomu bogu", kotoryj realizuet svoe bogopodobie v tom, chtoby stat palachom dlja muravev, koshek, sobak i svoikh blizkikh.
"Muravinyj bog" - eto ne stolko rekviem, skolko gimn bezyskhodnosti. Prinjat etu knigu kak ispoved otchajavshegosja serdtsa, kak plod avtorskogo lichnogo opyta - nelegkoe ispytanie dlja dushi. Gorazdo prosche pogruzitsja v ego glubinu, vooruzhivshis znaniem literaturnogo i filosofskogo konteksta.
Slozhnye voprosy bogu zadaet malchik Petja, kotorogo vsjacheski tiranit sumasshedshaja babushka. Sjuzhet, ochevidno, opiraetsja na bestseller Pavla Sanaeva "Pokhoronite menja za plintusom". Tolko u Nikolaenko vse namnogo strashnee: mama i papa umerli, tak chto Petja samaja nastojaschaja kruglaja sirota, i nekomu spasti ego ot strashnoj ljubvi-nenavisti svoej babki. Golos baby Very nevozmozhno pereputat - eto zhe Nina Antonovna, uzhasnaja babushki iz toj zhe knigi Sanaeva: ta zhe izobretatelnost v proiznesenii prokljatij, ta zhe neistoschimost v nenavisti.
A esche "Muravinyj bog" - eto svoeobraznyj negativ romana Sashi Nikolaenko "Nebesnyj pochtalon Fedja Bulkin", v kotorom junyj geroj, kak i geroj "Muravinogo boga", voproshaet Tvortsa o smysle stradanij.
V romane izobrazhen samyj nastojaschij ad, no ego obraz postroen na literaturnykh reministsentsijakh i ochen khorosho nam znakom. Mozhno skazat, chto eto okulturennoe, "priruchennoe" otchajanie Serebrjanogo veka, a znachit v nem uzhe mozhno zhit, sokhranjaja sebja.
Junyj geroj romana sozertsaet ad prirody, v kotorom obrechennye na smert suschestva poedajut drug druga kak by glazami Nikolaja Zabolotskogo, prozrevaet v mire "zlogo boga", "bessilnogo Khrista" kak by skvoz prizmu prozy Alekseja Remizova, Leonida Andreeva, i myslit s ogljadkoj na ves filosofskij kontekst russkogo religioznogo Renessansa nachala XX veka s ego immoralizmom i opasnymi igrami v chelovekoboga, razmyshljaet o vseobschem voskreshenii mertvykh tak, kak budto prochel trudy Nikolaja Fedorova.
Voobsche Petja - eto personazh vesma uslovnyj, ne stolko rebenok, skolko filosof, pytajuschijsja vyzhit v absurdnom mire.
V rezultate poluchilas vesch neordinarnaja, nerovnaja, postroennaja na kontrastakh: po forme - gimn, po smyslu - prokljatie. Kniga kak tseloe kazhetsja krepkoj konstruktsiej iz literaturnykh i filosofskikh reministsentsij, a vnutri teksta est ochevidnye strukturnye sboi - neumestnye povtory, dlinnoty, probuksovyvanie smysla, rabota na inertsii stilja. Da, dazhe belyj stikh mozhet byt inertsionnym.
Est i jarchajshie momenty, potrjasajuschie obraznostju, kontseptualnoj napolnennostju i glubinoj: chuchelo, raspjatoe na kreste, olitsetvorjajuschee soboj bessilnogo Boga, rukotvornye Pompei dlja muravejnika, kotoryj szhigaet malchik Petja, chtoby pochuvstvovat svoju vlast i bogopodobie, svetlaja devochka Sasha, u kotoryj v luchakh zakhodjaschego solntsa zagoraetsja nimb nad golovoj.
No glavnyj kontrast - mezhdu iskrennostju i sdelannostju. V knige est i to, i drugoe: i plach o pogibajuschem mire, i skonstruirovannye skhemy. Vse predzadano: esli jabloko, to chervivoe, esli mama, to mertvaja, esli geroj nashel ptenchika, to ego sest kot. Kot tozhe umret. I sobaka umret, i khozjajka ikh umret, a leto konchitsja. Familija Peti, konechno, Preobrazhenskij, vdrug my ne dogadaemsja, chto imenno preobrazhenija ne khvataet etomu miru? Nu, a babushku zovut Vera, chto tozhe vpolne simvolicheski.
Nas nastojchivo podvodjat k vyvodu: zhizn - eto ad, sotvorennyj vselenskim palachom. Ee neverojatnaja krasota, izbytochnaja schedrost, obeschanie schastja - vsego lish primanka dlja prostakovykh, napodobie manki, kotoruju baba Vera skarmlivaet muravjam. Manka nabukhnet i razorvet ikh iznutri.
Ostaetsja lish "pochtitelno vozvratit bilet", prisoedinivshis k buntu Ivana Karamazova. Tak i sdelaet ded Petrushi - paralizovannyj zhivoj pokojnik, kotoryj ot bezyskhodnosti stuchit kulakom v stenu i krichit nepechatnoe slovo. On sovershit samoubijstvo - i etot postupok v obraznoj sisteme romana vygljadit kak edinstvenno dostojnyj otvet na totalnoe unizhenie, kotorym podvergaetsja neschastnyj chelovek.
I snova alljuzija: svetlaja devochka Sasha v kontse romana umiraet muchitelnoj i strashnoj smertju ot ukusa beshenoj sobaki, v otchajanii i nenavisti k mirozdaniju. Kak tut ne vspomnit zatravlennogo psami malysha iz pritchi Ivana Karamazova?
Posle smerti Sashi nelzja ne priznat: Petja, otvergajuschij "muravinogo boga" - prav. No v samoj odnoznachnosti etogo vyvoda mne viditsja glavnyj khudozhestvennyj izjan knigi. Mozhno vserez sprosit: blag li Bog? ili on zhestok? I ozhidat okonchatelnogo otveta. No nelzja etot otvet poluchit, nakhodjas v ramkakh izjaschnoj slovesnosti.
Muravinomu bogu net opravdanija, no nastojaschij Bog ne opravdyvaetsja pered Iovom. On javljaet emu Sebja v bleske tvorcheskoj slavy, snimaja tem samym vse voprosy.
Ekaterina Ivanova "Opravdanie muravinogo boga"
vypusknitsa Shkoly kritiki imeni V.Ja. Kurbatova
