Он строил кадр как скульптор, отсекая все лишнее, и делал его живым, как кино, он вошел в Историю. Эпоха Бориса Игнатовича - это обретение фотографией своего языка, своей художественной выразительности. Вместе с буржуазным строем революция в России смела и буржуазную эстетику. Строителям нового общества нужен был свой образный язык и свои кумиры. На этой высокой, хотя и очень быстрой волне в искусство ворвались Маяковский, Родченко, Эйзенштейн, Дзига Вертов, Дейнека, Эль Лисицкий и еще целая группа художников, писателей, режиссеров. Точнее сказать, они это искусство делали. Борис Игнатович "делал" фотографию. Его композиции - поэтика фотоискусства. Взмывающие к небесам заводские трубы, строительные металлоконструкции и архитектурные новостройки, бородатые крестьяне и мускулистые спортсмены - он любил своих героев и воспевал их как художник и как гражданин. Потом, правда, эту песню "закрыли"... Но фотограф все равно остался поэтом, только лирика его стала иной: мягче, теплее, душевнее. Его военные фотографии - про человека, оставшегося Человеком, невзирая на все тяготы, лишения, жестокость, смерть. Не про героя - просто человека... Всю жизнь Игнатович снимал хороших людей, так кажется, когда смотришь на его фотографии. Или просто вокруг него не было плохих?
On stroil kadr kak skulptor, otsekaja vse lishnee, i delal ego zhivym, kak kino, on voshel v Istoriju. Epokha Borisa Ignatovicha - eto obretenie fotografiej svoego jazyka, svoej khudozhestvennoj vyrazitelnosti. Vmeste s burzhuaznym stroem revoljutsija v Rossii smela i burzhuaznuju estetiku. Stroiteljam novogo obschestva nuzhen byl svoj obraznyj jazyk i svoi kumiry. Na etoj vysokoj, khotja i ochen bystroj volne v iskusstvo vorvalis Majakovskij, Rodchenko, Ejzenshtejn, Dziga Vertov, Dejneka, El Lisitskij i esche tselaja gruppa khudozhnikov, pisatelej, rezhisserov. Tochnee skazat, oni eto iskusstvo delali. Boris Ignatovich "delal" fotografiju. Ego kompozitsii - poetika fotoiskusstva. Vzmyvajuschie k nebesam zavodskie truby, stroitelnye metallokonstruktsii i arkhitekturnye novostrojki, borodatye krestjane i muskulistye sportsmeny - on ljubil svoikh geroev i vospeval ikh kak khudozhnik i kak grazhdanin. Potom, pravda, etu pesnju "zakryli"... No fotograf vse ravno ostalsja poetom, tolko lirika ego stala inoj: mjagche, teplee, dushevnee. Ego voennye fotografii - pro cheloveka, ostavshegosja Chelovekom, nevziraja na vse tjagoty, lishenija, zhestokost, smert. Ne pro geroja - prosto cheloveka... Vsju zhizn Ignatovich snimal khoroshikh ljudej, tak kazhetsja, kogda smotrish na ego fotografii. Ili prosto vokrug nego ne bylo plokhikh?
