Новый роман Веры Орловской "Женская письменность" написан как будто тонкой кистью, которой с каллиграфической точностью и красотой изображают японские иероглифы. Само название романа взято из реально существующего женского письма, придуманного вначале в Китае и перешедшего затем в Японию. Героиня романа из XVII века использует именно эту письменность. Но женская душа не имеет национальных и временных ограничений. Другая героиня романа, живущая в современном Санкт-Петербурге, тоже пишет письма своей потерянной некогда подруге. Это скорее - дневник души и для этой женщины Любови, и для той далекой японки Иоко. Как эти судьбы связаны между собой является интригой романа, в котором есть все: и Петербург, и Марокко, и Мадрид с его вином и фламенко, и Крит, и древняя Япония, и чайная церемония, а еще икэбана, таинственность города на Неве и простые человеческие отношения, которые на самом деле непреодолимо сложны. Есть то живое, чувственное, хрупкое и глубоко личное, то, что люди в спешке не успевают рассмотреть, чтобы постичь красоту этого мира, который ждет, когда мы станем более открытыми, внимательными и добрыми, чтобы заметить то, что наш мир - это не только боль, война, страдание и страх. Ему присуща еще и любовь, и красота, и это щемящее чувство счастья - просто быть.
Novyj roman Very Orlovskoj "Zhenskaja pismennost" napisan kak budto tonkoj kistju, kotoroj s kalligraficheskoj tochnostju i krasotoj izobrazhajut japonskie ieroglify. Samo nazvanie romana vzjato iz realno suschestvujuschego zhenskogo pisma, pridumannogo vnachale v Kitae i pereshedshego zatem v Japoniju. Geroinja romana iz XVII veka ispolzuet imenno etu pismennost. No zhenskaja dusha ne imeet natsionalnykh i vremennykh ogranichenij. Drugaja geroinja romana, zhivuschaja v sovremennom Sankt-Peterburge, tozhe pishet pisma svoej poterjannoj nekogda podruge. Eto skoree - dnevnik dushi i dlja etoj zhenschiny Ljubovi, i dlja toj dalekoj japonki Ioko. Kak eti sudby svjazany mezhdu soboj javljaetsja intrigoj romana, v kotorom est vse: i Peterburg, i Marokko, i Madrid s ego vinom i flamenko, i Krit, i drevnjaja Japonija, i chajnaja tseremonija, a esche ikebana, tainstvennost goroda na Neve i prostye chelovecheskie otnoshenija, kotorye na samom dele nepreodolimo slozhny. Est to zhivoe, chuvstvennoe, khrupkoe i gluboko lichnoe, to, chto ljudi v speshke ne uspevajut rassmotret, chtoby postich krasotu etogo mira, kotoryj zhdet, kogda my stanem bolee otkrytymi, vnimatelnymi i dobrymi, chtoby zametit to, chto nash mir - eto ne tolko bol, vojna, stradanie i strakh. Emu prisuscha esche i ljubov, i krasota, i eto schemjaschee chuvstvo schastja - prosto byt.
