Граждане смелые, а что ж тогда вы делали, Когда наш город счет не вел смертям? Ели хлеб с икоркою, — а я считал махоркою Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам. Такую ленинградскую блокаду в советское время не описывали в книгах и не показывали в фильмах. А двадцатитрехлетний Высоцкий спел о ней без всякой оглядки на общепринятые "правила игры", прислушиваясь к голосу единственного цензора — собственной совести. Так же он споет спустя три года о бойцах штрафных батальонов, отправленных на фронт из сталинских лагерей. "Мы дети военных лет -для нас это вообще никогда не забудется... Мы "довоевываем" в своих песнях. У всех у нас совесть болит из-за того, что мы не приняли в этом участие. Я вот отдаю дань этому времени своими песнями".
Grazhdane smelye, a chto zh togda vy delali, Kogda nash gorod schet ne vel smertjam? Eli khleb s ikorkoju, — a ja schital makhorkoju Okurok s-pod platformy chert-te s chem napopolam. Takuju leningradskuju blokadu v sovetskoe vremja ne opisyvali v knigakh i ne pokazyvali v filmakh. A dvadtsatitrekhletnij Vysotskij spel o nej bez vsjakoj ogljadki na obscheprinjatye "pravila igry", prislushivajas k golosu edinstvennogo tsenzora — sobstvennoj sovesti. Tak zhe on spoet spustja tri goda o bojtsakh shtrafnykh batalonov, otpravlennykh na front iz stalinskikh lagerej. "My deti voennykh let -dlja nas eto voobsche nikogda ne zabudetsja... My "dovoevyvaem" v svoikh pesnjakh. U vsekh u nas sovest bolit iz-za togo, chto my ne prinjali v etom uchastie. Ja vot otdaju dan etomu vremeni svoimi pesnjami".
