Дада было не направлением в искусстве в традиционном смысле, — то была гроза, разразившаяся над искусством того времени, как война над народами Она разразилась без предупреждения в душной атмосфере сытости... и оставила после себя новый день, в котором энергии, скопившиеся в дада и излученные им, проявились в новых формах, новых материалах, новых идеях, новых направлениях, новых людях и были обращены к новому человеку. Дада не имело единых формальных признаков, как другие стили. Но оно обладало новой художественной этикой, из которой затем — весьма неожиданно — возникли новые формы выражения. Эта новая этика находила в разных странах и в разных индивидуальностях совершенно разное выражение в зависимости от внутреннего ядра, темперамента, художественного происхождения, художественного уровня конкретного дадаиста. Она являлась то позитивным, то негативным образом, иногда как искусство, а потом снова как отрицание искусства, иногда глубоко морально, а иногда совершенно аморально.м
Dada bylo ne napravleniem v iskusstve v traditsionnom smysle, — to byla groza, razrazivshajasja nad iskusstvom togo vremeni, kak vojna nad narodami Ona razrazilas bez preduprezhdenija v dushnoj atmosfere sytosti... i ostavila posle sebja novyj den, v kotorom energii, skopivshiesja v dada i izluchennye im, projavilis v novykh formakh, novykh materialakh, novykh idejakh, novykh napravlenijakh, novykh ljudjakh i byli obrascheny k novomu cheloveku. Dada ne imelo edinykh formalnykh priznakov, kak drugie stili. No ono obladalo novoj khudozhestvennoj etikoj, iz kotoroj zatem — vesma neozhidanno — voznikli novye formy vyrazhenija. Eta novaja etika nakhodila v raznykh stranakh i v raznykh individualnostjakh sovershenno raznoe vyrazhenie v zavisimosti ot vnutrennego jadra, temperamenta, khudozhestvennogo proiskhozhdenija, khudozhestvennogo urovnja konkretnogo dadaista. Ona javljalas to pozitivnym, to negativnym obrazom, inogda kak iskusstvo, a potom snova kak otritsanie iskusstva, inogda gluboko moralno, a inogda sovershenno amoralno.m
