Людмила не могла говорить, ей все еще было больно, но она заставила себя улыбнуться, зная по опыту, что это один из способов притвориться счастливой. Он подошел к ней и обнял, грубо распустил ее волосы, каскадом заструившиеся по плечам и обнаженной груди. Когда он склонился к ней и принялся ласкать ее, она закрыла глаза, стараясь унять дрожь, дрожь гнева и возбуждения... Он ничего не мог поделать с собой и яростно поцеловал ее. И чем больше она теряла контроль над собой, тем больше его желание превращалось в смесь вожделения и гнева. Он желал ее, но в то же время хотел наказать за каждый миг страстного томления...
Ljudmila ne mogla govorit, ej vse esche bylo bolno, no ona zastavila sebja ulybnutsja, znaja po opytu, chto eto odin iz sposobov pritvoritsja schastlivoj. On podoshel k nej i obnjal, grubo raspustil ee volosy, kaskadom zastruivshiesja po plecham i obnazhennoj grudi. Kogda on sklonilsja k nej i prinjalsja laskat ee, ona zakryla glaza, starajas unjat drozh, drozh gneva i vozbuzhdenija... On nichego ne mog podelat s soboj i jarostno potseloval ee. I chem bolshe ona terjala kontrol nad soboj, tem bolshe ego zhelanie prevraschalos v smes vozhdelenija i gneva. On zhelal ee, no v to zhe vremja khotel nakazat za kazhdyj mig strastnogo tomlenija...
