В романе, сюжет которого развертывается на фоне азиатского барокко, Александр Иличевский реализует тему радикальной связности поверх метафизических границ - сна и яви, живого и неживого, жизни и смерти. Здесь Иличевский развивает идею тотального единства - но опирается не на буддийское мировоззрение, а скорее на то ощущение "жизни везде", что заставило в свое время Мориса Бланшо высказать мысль о смерти как избытке жизненной силы. Для Иличевского бытийное одиночество и подлинность каждой отдельной жизни в этом одиночестве - лишь частный случай на фоне всеобщей и в целом гармоничной связанности.
V romane, sjuzhet kotorogo razvertyvaetsja na fone aziatskogo barokko, Aleksandr Ilichevskij realizuet temu radikalnoj svjaznosti poverkh metafizicheskikh granits - sna i javi, zhivogo i nezhivogo, zhizni i smerti. Zdes Ilichevskij razvivaet ideju totalnogo edinstva - no opiraetsja ne na buddijskoe mirovozzrenie, a skoree na to oschuschenie "zhizni vezde", chto zastavilo v svoe vremja Morisa Blansho vyskazat mysl o smerti kak izbytke zhiznennoj sily. Dlja Ilichevskogo bytijnoe odinochestvo i podlinnost kazhdoj otdelnoj zhizni v etom odinochestve - lish chastnyj sluchaj na fone vseobschej i v tselom garmonichnoj svjazannosti.
