В мировой науке давно уже сложилась и стала общепризнанной традиция соотносить образ Ивана Карамазова с целым рядом масштабных, метафизически-знаковых персонажей мировой литературы. Но в "поэтике памяти" Достоевского особое место занимал художественно-образный мир Библии, который становится для него в творческом плане определяющим интертекстом, "великим напоминанием". В книге Виктора Ляху образ Ивана осмысляется как аллюзия на "первоангела Денницу". Библейский сюжет о Люцифере, восставшем против Творца, стал, по мысли автора книги, для русского художника парадигмой, которая была им востребована в логике собственной интертекстуальной стратегии. С оглядкой на смыслы библейского прототекста Достоевский художественно воплотил в "Братьях Карамазовых" фундаментальную идею своей эпохи, идею бунтующего своев...
V mirovoj nauke davno uzhe slozhilas i stala obschepriznannoj traditsija sootnosit obraz Ivana Karamazova s tselym rjadom masshtabnykh, metafizicheski-znakovykh personazhej mirovoj literatury. No v "poetike pamjati" Dostoevskogo osoboe mesto zanimal khudozhestvenno-obraznyj mir Biblii, kotoryj stanovitsja dlja nego v tvorcheskom plane opredeljajuschim intertekstom, "velikim napominaniem". V knige Viktora Ljakhu obraz Ivana osmysljaetsja kak alljuzija na "pervoangela Dennitsu". Biblejskij sjuzhet o Ljutsifere, vosstavshem protiv Tvortsa, stal, po mysli avtora knigi, dlja russkogo khudozhnika paradigmoj, kotoraja byla im vostrebovana v logike sobstvennoj intertekstualnoj strategii. S ogljadkoj na smysly biblejskogo prototeksta Dostoevskij khudozhestvenno voplotil v "Bratjakh Karamazovykh" fundamentalnuju ideju svoej epokhi, ideju buntujuschego svoev...
