Сочетание глубоко продуманных революционных мотивов и глубоко прочувствованного недогматического христианства в сознании автора позволяют Ивану Ермолаеву без всякой позы и пафоса вновь поднять на знамя поруганное, было, имя Утопии - родины всех мечтателей, пролетариев и поэтов."Поэзия разлита в воздухе, как скульптура, по Микеланджело, спрятана в глыбе мрамора. Осязаемые явления бытия - люди, деревья, "реки и улицы - длинные вещи жизни", луна со всеми немыслимыми эпитетами, которые можно к ней подобрать - способны служить материалом для любого вида искусства, будь то поэзия или проза, музыка или живопись. Но у каждого искусства есть избранное явление - то, которому оно уделяет больше всего внимания, - и для искусства поэзии таковым является речь, прежде всего звучащая речь."
Sochetanie gluboko produmannykh revoljutsionnykh motivov i gluboko prochuvstvovannogo nedogmaticheskogo khristianstva v soznanii avtora pozvoljajut Ivanu Ermolaevu bez vsjakoj pozy i pafosa vnov podnjat na znamja porugannoe, bylo, imja Utopii - rodiny vsekh mechtatelej, proletariev i poetov."Poezija razlita v vozdukhe, kak skulptura, po Mikelandzhelo, sprjatana v glybe mramora. Osjazaemye javlenija bytija - ljudi, derevja, "reki i ulitsy - dlinnye veschi zhizni", luna so vsemi nemyslimymi epitetami, kotorye mozhno k nej podobrat - sposobny sluzhit materialom dlja ljubogo vida iskusstva, bud to poezija ili proza, muzyka ili zhivopis. No u kazhdogo iskusstva est izbrannoe javlenie - to, kotoromu ono udeljaet bolshe vsego vnimanija, - i dlja iskusstva poezii takovym javljaetsja rech, prezhde vsego zvuchaschaja rech."
