Свою первую сонату, посвященную великому учителю и кумиру Д. Д. Шостаковичу, Борис Тищенко начал писать еще студентом в 1957 году. Многие годы спустя он вернулся к этому сочинению, переработав первую часть и дописав еще три, превратив когда-то начатый опус в концептуальное произведение, объединенное общей символической идеей - во всех частях цикла скрыта монограмма Шостаковича DSCH.
Соната "говорит" на множестве языков. В первой части - серьезной, самоуглубленной - проглядывает и прокофьевский авангардизм, и некий футуристический импрессионизм. Вторая часть несколько "заземляет" серьезность первой (в основе ее - фокстротно-джазовая стилистика, отстранение в легкий жанр). Медитативная третья звучит очень своеобычно, по музыке напоминает письмо нововенцев - словно "приглаженная" пуантилистическая техника, "наложенная" на красочную гармонию. И вся эта красочность неожиданно модулирует в "сложную простоту" - окончание части неожиданно приобретает некую философскую возвышенность. Финал сонаты более традиционен - сжатый, компактный, по своему настроению он отсылает к началу сонаты. Мощно звучит символическая музыкальная монограмма, сменяемая то бурным виртуозным течением, то подобием некой гротескной танцевальности.
Svoju pervuju sonatu, posvjaschennuju velikomu uchitelju i kumiru D. D. Shostakovichu, Boris Tischenko nachal pisat esche studentom v 1957 godu. Mnogie gody spustja on vernulsja k etomu sochineniju, pererabotav pervuju chast i dopisav esche tri, prevrativ kogda-to nachatyj opus v kontseptualnoe proizvedenie, obedinennoe obschej simvolicheskoj ideej - vo vsekh chastjakh tsikla skryta monogramma Shostakovicha DSCH.
Sonata "govorit" na mnozhestve jazykov. V pervoj chasti - sereznoj, samouglublennoj - progljadyvaet i prokofevskij avangardizm, i nekij futuristicheskij impressionizm. Vtoraja chast neskolko "zazemljaet" sereznost pervoj (v osnove ee - fokstrotno-dzhazovaja stilistika, otstranenie v legkij zhanr). Meditativnaja tretja zvuchit ochen svoeobychno, po muzyke napominaet pismo novoventsev - slovno "priglazhennaja" puantilisticheskaja tekhnika, "nalozhennaja" na krasochnuju garmoniju. I vsja eta krasochnost neozhidanno moduliruet v "slozhnuju prostotu" - okonchanie chasti neozhidanno priobretaet nekuju filosofskuju vozvyshennost. Final sonaty bolee traditsionen - szhatyj, kompaktnyj, po svoemu nastroeniju on otsylaet k nachalu sonaty. Moschno zvuchit simvolicheskaja muzykalnaja monogramma, smenjaemaja to burnym virtuoznym techeniem, to podobiem nekoj grotesknoj tantsevalnosti.
