В "Имперском романсеро" Вадим Месяц возвращается к легкости письма: питерское обериутство, британский абсурд, дзенский уход, закадровый диалог с московским метареализмом. Обращение к жалким мелочам и великим судьбам России входит в неожиданное тождество с классическим "смехом сквозь слезы". Подобные интонации присутствовали в его поэтике и раньше, но в нынешней книге, наконец, обрели стилистическую законченность. Тончайшая лирика и жандармская грубость расшаркиваются и толкаются в этой зазеркальной прихожей, словно Достоевский и Гоголь. К этим авторам отечественной хрестоматии он незаметно для себя и обращается, черпая не только иронию, но и державную мощь.
V "Imperskom romansero" Vadim Mesjats vozvraschaetsja k legkosti pisma: piterskoe oberiutstvo, britanskij absurd, dzenskij ukhod, zakadrovyj dialog s moskovskim metarealizmom. Obraschenie k zhalkim melocham i velikim sudbam Rossii vkhodit v neozhidannoe tozhdestvo s klassicheskim "smekhom skvoz slezy". Podobnye intonatsii prisutstvovali v ego poetike i ranshe, no v nyneshnej knige, nakonets, obreli stilisticheskuju zakonchennost. Tonchajshaja lirika i zhandarmskaja grubost rassharkivajutsja i tolkajutsja v etoj zazerkalnoj prikhozhej, slovno Dostoevskij i Gogol. K etim avtoram otechestvennoj khrestomatii on nezametno dlja sebja i obraschaetsja, cherpaja ne tolko ironiju, no i derzhavnuju mosch.
