Никита Иванович стоял у окна и смотрел на водную гладь пруда. Пруд образовался в результате расширения реки Серебрянки, и он называл его Серебряным, а его дворовые - Просяным, потому что к нему сходились все просяные поля. Душа его металась, не зная, что предпринять и как дальше строить свою жизнь. Уже сорок. А ни славы, ни семьи. Он - Романов, более того, как его великий дед - Никита Романов. Но не царь. И племянник ясно дал понять, что не считает Русь принадлежащей роду Романовых, но лишь лично ему, Алексею Михайловичу. К государственным делам его не подпустят - это ясно. Там уже все схвачено Милославским и молодыми сподвижниками государя - его молодым двором, этими Ртищевыми, Бутурлиными, Трубецкими. Ему предоставлена полная свобода, но что с ней делать? Племянник непосредственного общения избегал. Вон и на крестинный стол не позвал, хотя Никита и не жаждал там быть. Он единственный из бояр был практически не подотчетен в своих действиях никому.
Nikita Ivanovich stojal u okna i smotrel na vodnuju glad pruda. Prud obrazovalsja v rezultate rasshirenija reki Serebrjanki, i on nazyval ego Serebrjanym, a ego dvorovye - Prosjanym, potomu chto k nemu skhodilis vse prosjanye polja. Dusha ego metalas, ne znaja, chto predprinjat i kak dalshe stroit svoju zhizn. Uzhe sorok. A ni slavy, ni semi. On - Romanov, bolee togo, kak ego velikij ded - Nikita Romanov. No ne tsar. I plemjannik jasno dal ponjat, chto ne schitaet Rus prinadlezhaschej rodu Romanovykh, no lish lichno emu, Alekseju Mikhajlovichu. K gosudarstvennym delam ego ne podpustjat - eto jasno. Tam uzhe vse skhvacheno Miloslavskim i molodymi spodvizhnikami gosudarja - ego molodym dvorom, etimi Rtischevymi, Buturlinymi, Trubetskimi. Emu predostavlena polnaja svoboda, no chto s nej delat? Plemjannik neposredstvennogo obschenija izbegal. Von i na krestinnyj stol ne pozval, khotja Nikita i ne zhazhdal tam byt. On edinstvennyj iz bojar byl prakticheski ne podotcheten v svoikh dejstvijakh nikomu.
