"Моей дорогой сестре" - такую надпись Фаина Раневская велела выбить на могиле Изабеллы Аллен-Фельдман. Разлученные еще в юности (после революции Фаина осталась в России, а Белла с родителями уехала за границу), сестры встретились лишь через 40 лет, когда одинокая овдовевшая Изабелла решила вернуться на Родину. И Раневской пришлось задействовать все свои немалые связи (вплоть до всесильной Фурцевой), чтобы сестре-"белоэмигрантке" позволили остаться в СССР. Фаина Георгиевна не только прописала Беллу в своей двухкомнатной квартире, но и преданно заботилась о ней до самой смерти.
Не сказать чтобы сестры жили "душа в душу", слишком уж они были разными, к тому же "парижанка" Белла, абсолютно несовместимая с советской реальностью, порой дико бесила Раневскую, - но сестра была для Фаины Георгиевны единственным по-настоящему близким, родным человеком. Только с Беллой она могла сбросить вечную "клоунскую" маску и быть самой собой. Такой Раневской - ранимой, домашней, тянущейся к семейному теплу, которого ей всегда так не хватало, - не знал никто, кроме ее "дорогой сестры-. И лучшим памятником гениальной актрисе стала эта книга, полная неизвестных афоризмов, печальных острот и горьких шуток Раневской, которая лишь наедине с любимой сестрой могла позволить себе "смех сквозь слезы".
"Moej dorogoj sestre" - takuju nadpis Faina Ranevskaja velela vybit na mogile Izabelly Allen-Feldman. Razluchennye esche v junosti (posle revoljutsii Faina ostalas v Rossii, a Bella s roditeljami uekhala za granitsu), sestry vstretilis lish cherez 40 let, kogda odinokaja ovdovevshaja Izabella reshila vernutsja na Rodinu. I Ranevskoj prishlos zadejstvovat vse svoi nemalye svjazi (vplot do vsesilnoj Furtsevoj), chtoby sestre-"beloemigrantke" pozvolili ostatsja v SSSR. Faina Georgievna ne tolko propisala Bellu v svoej dvukhkomnatnoj kvartire, no i predanno zabotilas o nej do samoj smerti.
Ne skazat chtoby sestry zhili "dusha v dushu", slishkom uzh oni byli raznymi, k tomu zhe "parizhanka" Bella, absoljutno nesovmestimaja s sovetskoj realnostju, poroj diko besila Ranevskuju, - no sestra byla dlja Fainy Georgievny edinstvennym po-nastojaschemu blizkim, rodnym chelovekom. Tolko s Belloj ona mogla sbrosit vechnuju "klounskuju" masku i byt samoj soboj. Takoj Ranevskoj - ranimoj, domashnej, tjanuschejsja k semejnomu teplu, kotorogo ej vsegda tak ne khvatalo, - ne znal nikto, krome ee "dorogoj sestry-. I luchshim pamjatnikom genialnoj aktrise stala eta kniga, polnaja neizvestnykh aforizmov, pechalnykh ostrot i gorkikh shutok Ranevskoj, kotoraja lish naedine s ljubimoj sestroj mogla pozvolit sebe "smekh skvoz slezy".
