"Случается, пропал человек. Самый близкий, без которого свет не мил. В доме - переполох, звонки в милицию, знакомым, ведуньям-колдуньям. Всех на ноги! А тут все наоборот. Исчез Васюта, мой отец. А в доме - тишина. Знобкая, сторожкая. Тишина придушенного крика. Это теперь мне ясен зловещий смысл звукоряда: тю-тю! рьма... Тьма. 1938 год. Часы тикают, а стрелки стоят на месте. Стоит мороз на дворе. Стоят санки в коридоре. Все пространство - до входной двери - заполнено ожиданием: вот-вот позвонит, постучится, войдет. Это ожидание затянулось на годы. И молчание вокруг родного имени - тоже. Нас жестоко отлучали от отцов, отучали от корневых слов: род, родник, родители - и они утратили свой стержневой смысл. Система сработала - каждый из нас в той или иной степени Иван, не помнящий родства. Не потому ли сегодня так много одиноких стариков, так унижена старость? Я начала собирать историю сгинувшего театра, в котором работали мои родители, вскоре после того, как...
"Sluchaetsja, propal chelovek. Samyj blizkij, bez kotorogo svet ne mil. V dome - perepolokh, zvonki v militsiju, znakomym, vedunjam-koldunjam. Vsekh na nogi! A tut vse naoborot. Ischez Vasjuta, moj otets. A v dome - tishina. Znobkaja, storozhkaja. Tishina pridushennogo krika. Eto teper mne jasen zloveschij smysl zvukorjada: tju-tju! rma... Tma. 1938 god. Chasy tikajut, a strelki stojat na meste. Stoit moroz na dvore. Stojat sanki v koridore. Vse prostranstvo - do vkhodnoj dveri - zapolneno ozhidaniem: vot-vot pozvonit, postuchitsja, vojdet. Eto ozhidanie zatjanulos na gody. I molchanie vokrug rodnogo imeni - tozhe. Nas zhestoko otluchali ot ottsov, otuchali ot kornevykh slov: rod, rodnik, roditeli - i oni utratili svoj sterzhnevoj smysl. Sistema srabotala - kazhdyj iz nas v toj ili inoj stepeni Ivan, ne pomnjaschij rodstva. Ne potomu li segodnja tak mnogo odinokikh starikov, tak unizhena starost? Ja nachala sobirat istoriju sginuvshego teatra, v kotorom rabotali moi roditeli, vskore posle togo, kak...
