Двойственность книг Светланы Алексиевич (желание быть интересной повествуя о чужой боли). Ахматовский Реквием, которому уже с самого начала не очень-то веришь: "-А это вы можете описать?/ И я сказала:/- Могу" (не смогла). Живые картины П.Барсковой, где для марша по костям поэтесса берет слишком четкий шаг: хочется, чтобы она-таки сбилась (ан нет). Словам в эпоху блокчейна, распределяющего истину по блокам, и ютюба, демонстрирующего записанные в живую убийства, должно быть постыло выполнять номинативную функцию. Оттого-то врут все. Не только политики и дипломаты, но бизнесмены, врачи, учителя, музыканты и художники-концептуалисты. Вру я, врет пресловутый Другой...
Dvojstvennost knig Svetlany Aleksievich (zhelanie byt interesnoj povestvuja o chuzhoj boli). Akhmatovskij Rekviem, kotoromu uzhe s samogo nachala ne ochen-to verish: "-A eto vy mozhete opisat?/ I ja skazala:/- Mogu" (ne smogla). Zhivye kartiny P.Barskovoj, gde dlja marsha po kostjam poetessa beret slishkom chetkij shag: khochetsja, chtoby ona-taki sbilas (an net). Slovam v epokhu blokchejna, raspredeljajuschego istinu po blokam, i jutjuba, demonstrirujuschego zapisannye v zhivuju ubijstva, dolzhno byt postylo vypolnjat nominativnuju funktsiju. Ottogo-to vrut vse. Ne tolko politiki i diplomaty, no biznesmeny, vrachi, uchitelja, muzykanty i khudozhniki-kontseptualisty. Vru ja, vret preslovutyj Drugoj...
