С тех пор, как немецкий дух впервые оторвался от существующей веры, — в той мере, в какой эта вера лишена всякой науки, или же зиждится на ее утесняющих или мертвых формулах, — с этого момента немецкая наука существует во всем своеобразии своего значения. С этого момента ее продвижение уже более не является ни случайным, ни устремленным в неопределенность (как это имеет место у других наций): у немцев есть определенная цель и необходимое направление. Довольно странно, но даже открытый раскол религиозных исповеданий определяет немецкому народу гораздо более высокую цель, нежели всякому иному. Хоть и слышатся жалобы о том, какой урон нация понесла от него, однако для чего он нужен, и куда, в конечном итоге, может привести такое противоречие в глубине нации, — на эти вопросы еще никто ответить не пытался. — Прочь всяческие мысли о возвращении назад! Всякое возвращение, за исключением того, которое происходит в результате движения вперед, есть порча и гибель. Конечно, творения мирового духа также держатся своего живого круга, перенося его на природу и историю, однако в ином и более высоком смысле. Подобно ему совершают свое продвижение творения человеческого духа. Тогда, в то время решительного отказа от унаследованной веры, немецкий дух дал обет привести эту противоположность к совершенному разрешению, а единство, из которого он вышел как из состояния невежественного, не обладающего познанием мира, однажды восстановить на более высокой ступени как осознанное единство, в более высоком смысле и широком объеме. Такова цель немецкого духа, а принесенный им обет есть то, что заставляет немца выглядеть бедным в сравнении с богатством других наций, и смиренным — на фоне их неистовства; он есть жало его ревности, которое, в то время, как те считают величайшие исследования завершенными, а высочайшие принципы — обнаруженными, — зовет его вновь и вновь подвергать сомнению основы и спускаться в необозримые глубины всякого знания.
S tekh por, kak nemetskij dukh vpervye otorvalsja ot suschestvujuschej very, — v toj mere, v kakoj eta vera lishena vsjakoj nauki, ili zhe zizhditsja na ee utesnjajuschikh ili mertvykh formulakh, — s etogo momenta nemetskaja nauka suschestvuet vo vsem svoeobrazii svoego znachenija. S etogo momenta ee prodvizhenie uzhe bolee ne javljaetsja ni sluchajnym, ni ustremlennym v neopredelennost (kak eto imeet mesto u drugikh natsij): u nemtsev est opredelennaja tsel i neobkhodimoe napravlenie. Dovolno stranno, no dazhe otkrytyj raskol religioznykh ispovedanij opredeljaet nemetskomu narodu gorazdo bolee vysokuju tsel, nezheli vsjakomu inomu. Khot i slyshatsja zhaloby o tom, kakoj uron natsija ponesla ot nego, odnako dlja chego on nuzhen, i kuda, v konechnom itoge, mozhet privesti takoe protivorechie v glubine natsii, — na eti voprosy esche nikto otvetit ne pytalsja. — Proch vsjacheskie mysli o vozvraschenii nazad! Vsjakoe vozvraschenie, za iskljucheniem togo, kotoroe proiskhodit v rezultate dvizhenija vpered, est porcha i gibel. Konechno, tvorenija mirovogo dukha takzhe derzhatsja svoego zhivogo kruga, perenosja ego na prirodu i istoriju, odnako v inom i bolee vysokom smysle. Podobno emu sovershajut svoe prodvizhenie tvorenija chelovecheskogo dukha. Togda, v to vremja reshitelnogo otkaza ot unasledovannoj very, nemetskij dukh dal obet privesti etu protivopolozhnost k sovershennomu razresheniju, a edinstvo, iz kotorogo on vyshel kak iz sostojanija nevezhestvennogo, ne obladajuschego poznaniem mira, odnazhdy vosstanovit na bolee vysokoj stupeni kak osoznannoe edinstvo, v bolee vysokom smysle i shirokom obeme. Takova tsel nemetskogo dukha, a prinesennyj im obet est to, chto zastavljaet nemtsa vygljadet bednym v sravnenii s bogatstvom drugikh natsij, i smirennym — na fone ikh neistovstva; on est zhalo ego revnosti, kotoroe, v to vremja, kak te schitajut velichajshie issledovanija zavershennymi, a vysochajshie printsipy — obnaruzhennymi, — zovet ego vnov i vnov podvergat somneniju osnovy i spuskatsja v neobozrimye glubiny vsjakogo znanija.
